Один из основных выводов первой главы книги С.Г.Кара-Мурзы – утверждение о ложности тезиса о «прогрессивности капиталистических отношений в земледелии сравнительно с докапиталистическими". Я тоже предпочитаю не использовать такой термин, как «прогрессивность» - это очень расплывчатое понятие, в существенной степени зависящее от того, что считать прогрессом. Но проследим за логикой автора.
Сначала С.Г.Кара-Мурза признает, что «всем было очевидно, что вести хозяйство на крупных участках выгоднее: трудозатраты на десятину составляли в хозяйствах до 5 дес. 22,5 дней, а в хозяйствах свыше 25 дес. - 6,1 день.»Ничего здесь нет очевидного, если непонятно даже, сопоставимы ли эти хозяйства по составу производимой продукции. Величина трудозатрат без сопоставления хотя бы с урожайностью вообще ни о чем не говорит. Впрочем, вскоре автор решительно отклоняет показатель производительности труда как критерий эффективности («прогрессивности», в терминологии автора) сельскохозяйственного производства, считая его «монетаристским» (видимо, для автора это вид ругательства), и предлагает иной критерий: «прогрессивнее то земледелие, при котором население лучше питается». Ну, допустим. При прочих равных, разумеется, то есть при сопоставимых условиях. Посмотрим на аргументы в пользу «прогрессивности докапиталистических отношений»
«возникновение капитализма в Европе привело к резкому ухудшению питания - вплоть до момента, когда хлынул поток денег из колоний, мяса и пшеницы из Америки. В Германии в конце Средневековья потребление мяса составляло 100 кг на душу населения, а в начале XIX века - менее 20 кг.»
Ну, во-первых, начали с земледелия, а перешли на животноводство. А во-вторых - конец Средневековья – это когда? XIV век или XVII? Я уж не спрашиваю – откуда статистика? И какая тогда была численность и плотность населения Германии? А какая – в начале XIX века? Могла ли в принципе экстенсивная культура земледелия при ограниченных посевных и пастбищных площадях и низкой урожайности зерновых обеспечить высокий уровень душевого потребления мяса – независимо от хозяйственного строя? И как повлияли на рацион немцев наполеоновские войны? Когда автор говорит, что возникновение капитализма привело к ухудшению питания – не делает ли он элементарную логическую ошибку? «После» не обязательно означает «вследствие», тезис нуждается не только в статистическом, но и в логическом обосновании.
«Поток мяса из Америки» не мог хлынуть вплоть до начала XX века, до появления мощных рефрижераторных установок. Хлынул он, надо отметить, отнюдь не из колоний, а из США и Аргентины. Таким образом капитализм смог накормить перенаселенную Европу. Кстати, могу предположить, что наилучшим тогда было питание у американских ковбоев и аргентинских гаучо, занимавшихся отгонным скотоводством. У них, что ли, сельское хозяйство было самым прогрессивным, наряду с монгольскими ойратами? Но возможно ли представить себе Европу в виде бескрайних пампасов?
«Индия до англичан не ведала голода.»
Это неправда. Например, С.А.Нефедов, со ссылками на многочисленные источники, повествует о голоде в Индии в 1330-50-х годах, в 1554-1556 годах, 1563, 1573 годах, 1630-1632 годах, 1658-59 годах. «Летописи 1710-х годов отмечают катастрофический рост цен, по сравнению с 1680-ми годами цены возросли вдвое. В правление Фаррух-Сийяра (1713-1719) цена 1 мана пшеницы составляла 4-5 рупий - это означало голод, который длился многие годы» Перед британской колониальной экспансией Индия пережила тяжелейшую политическую катастрофу – распад могольской империи. «Северо-запад Индии стал добычей наследника Надира, афганского шаха Ахмеда; Ахмед-шах и маратхи по очереди грабили то, что осталось от Дели. В 1761 году афганцы разбили маратхов в битве при Панипате, северная Индия была полностью опустошена. Маратхи отошли в центральные районы страны и создали здесь несколько враждебных друг другу княжеств. Вторая половина XVIII века прошла в бесконечных войнах между маратхами и наместниками областей распавшейся Империи. Военная тактика маратхов состояла в систематическом разорении страны и истреблении мирного населения; маратхи были бедствием Индии, известие о их приближении вызывало всеобщий ужас и повальное бегство. Война питала войну: обширные области страны были разорены и уцелевшие крестьяне могли жить лишь грабежом и разбоем; они создавали банды "пиндари", нанимались к маратхам и грабили вместе с ними» (Источник: С.А.Нефедов. "О демографических циклах в истории Индии" )
И какой численности население было тогда в Индии? И какое стало при англичанах?
«Ацтеки в XV веке питались лучше, чем средний мексиканец сегодня.»
Неужели нам так хорошо известен рацион питания ацтеков доколумбовой эпохи? И опять-таки, сколько их кормилось тогда, и сколько мексиканцев кормится на этой земле сейчас?
«В I томе "Капитала" мы читаем: "Если внешняя торговля, навязанная Европой Японии, вызовет в этой последней превращение натуральной ренты в денежную, то образцовой земледельческой культуре Японии придет конец".»
К.Марксу, как и любому серьезному исследователю, неоднократно случалось попадать пальцем в небо. Что хочет сказать С.Г.Кара-Мурза? Что в Японии до сих пор сохраняется натуральная рента? Или что там пришел конец земледельческой культуре?
«В последнее время (особенно в связи с Конференцией ООН "Рио-92") вышло несколько важных трудов, показывающих, что крестьянское земледелие принципиально более продуктивно и экономно, нежели капиталистическая ферма. Причина - в накопленной веками экологической интуиции крестьянина, которая утрачена у фермера, "предпринимателя на земле".»
Хорошо бы, опять-таки, ссылочку… Неужели так прямо там и написано: «принципиально более продуктивно и экономно»?. Потом опять-таки, почему только земледелие? Автор вообще понимает разницу между земледелием и сельским хозяйством?
Можно сколь угодно долго рассуждать о вековых навыках крестьянина, научившегося жить в гармонии с природой, и все эти рассуждения будут верными – пока вся эта идиллическая картина не летит вдребезги при столкновении с ростом населения. Гармония с природой возможна при 60-70% детской смертности. Когда культура и медицина резко снижают данный показатель, община становится перенаселенной, и общинник не может найти для себя иного выхода, кроме увеличения нагрузки на землю. Стада скотоводов вытаптывают пастбища, земледельцы начинают игнорировать требования севооборотов, устраняют из них травы и участки под паром, сокращают поголовье скота, направляя все зерно на питание – и в результате теряют удобрения. Результат – истощение земли, и в конечном счете все-таки – распад общины и стремительная урбанизация. Все это неоднократно описано, причем у самого С.Г.Кара-Мурзы – тоже. Но автор почему-то предпочитает приписывать все эти беды капиталистическому развитию. Что ж, снижение детской смертности, действительно, есть отчасти порождение капитализма. Но какой отсюда надлежит сделать вывод?
В противоположность вышеописанной картине, средние и крупные капиталистические хозяйства имеют возможность интенсифицировать землепользование, не нанося земле ущерба – за счет мелиорации земель, внедрения новых машин и технологий, приобретения удобрений и химикатов, использования достижений агрономии и селекции, всего арсенала современной сельскохозяйственной науки. В Западной Европе сейчас не происходит деградации почв – это общеизвестно. Общиннику, с утра до ночи ведущему полунатуральное хозяйство на жалком клочке земли, эти блага просто недоступны. Он элементарно не в состоянии накопить себе на новую машину, на породистую корову, на мешок селитры. Снова и снова бьется он на своем клочке, пока однажды не осознает: Все! Бесполезно! Тогда он заколачивает избу, собирает пожитки и уходит искать счастья в город. Но земля его втуне не остается.
«Вопреки нашим поверхностным представлениям, крестьянин в России использовал землю гораздо бережнее и рачительнее, нежели частный собственник - потому что для крестьянина земля означала жизнь, а для собственника лишь прибыль. А по своей важности это разные вещи. А.В.Чаянов пишет: "Очевидно, что для капиталистического хозяйства являются совершенно неосуществимыми мелиорации, дающие прирост ренты ниже обычного капиталистического дохода на требуемый для мелиорации капитал, и столь же очевидно, что все эти соображения неприменимы в отношении мелиораций трудового крестьянского хозяйства уже по одному тому, что оно не знает категории капиталистической ренты... В условиях относительного малоземелья семья, нуждающаяся в расширении объема своей хозяйственной деятельности, будет производить многие мелиорации, невыгодные и недоступные капиталистическому хозяйству, точно так же, как она уплачивает за землю и ее аренду цены, значительно превышающие капиталистическую ренту этих земель".»
Ну что ж, Чаянов знал, о чем пишет. Он говорил о том, что крестьяне в мелком хозяйстве подвергаются сверхэксплуатации еще и потому, что вынуждены делать экономически неэффективные с народнохозяйственной точки зрения вложения в землю и оплачивать непомерную аренду – ради сохранения своего хозяйства. Чем эта картина так радует С.Г.Кара-Мурзу – понять трудно. Еще труднее понять, как он умудряется проигнорировать общеизвестный факт – крестьянин осуществляет мелиорацию только тогда, когда земля закреплена за ним достаточно крупным участком на долгие годы. Община, с ее черезполосьем и переделами раз в несколько лет, никаких стимулов к мелиорации (долговременному улучшению) земель не создавала. Факт весьма примечательный: автор демонстрирует знакомство с весьма серьезными работами по экономике сельского хозяйства, но сознательно (уверен, что сознательно) не хочет оперировать аргументами «против» своей теории. Для борца с «манипулированием сознанием» - факт, примечательный вдвойне.
Кстати, надо понимать, о каком «трудовом крестьянском хозяйстве» писал Чаянов – о хуторянах, закрепивших за собою землю, или об общинниках? Редакторы издания 1988г. даже в специальном примечании высказали предположение, что речь все-таки идет о хозяйствах, владеющих землей на праве собственности. С.Г.Кара-Мурза часто пользуется одним и тем же термином в отношении достаточно разных типов хозяйств, не давая пояснений. Вообще, надо заметить, что Чаянова гораздо больше интересуют вопросы меры труда в крестьянских хозяйствах, говоря его словами, «степень самоэксплуатации», чем статус хозяйства в общине. В общинных формах хозяйствования, как и в горизонтальной кооперации, Чаянов перспективы не видел. Равно как не приветствовал эсеро-большевистскую земельную реформу.
Последующее изложение показывает весьма экзотическое представление автора о понятии «эффективность» Он опять излагает по Чаянову: «в Коротоякском уезде средняя арендная плата была 19,4 руб., а чистая доходность десятины 2,7 руб. Разница колоссальна - 16,6 руб. с десятины, в семь (!) раз больше чистого дохода.» Значит, аренда земли почти не приносит крестьянину дохода. Какая-то часть крестьянских хозяйств наверняка не только не получает дохода, но и отдает часть необходимого продукта, то есть деградирует и разоряется. Но тем не менее, какой отсюда вывод – не у Чаянова, у С.Г.Кара-Мурзы?
«Таким образом, даже в рамках понятий политэкономии, то есть используя чисто монетарное измерение, следует признать крестьянское хозяйство в условиях России более эффективным, нежели фермерское капиталистическое.»
Политэкономия обычно использует измерение не монетарное, а стоимостное. Что не совсем одно и то же. Но как из высокой степени эксплуатации крестьян вытекает эффективность их хозяйства? Эффективное хозяйство – то, в котором семь шкур дерут?
«вопреки мощному политическому и экономическому давлению крестьянство не исчезало, а оказывалось жизнеспособнее и эффективнее, чем фермы. В 1913 г. 89% национального дохода, произведенного в сельском хозяйстве европейской части России, приходилось на крестьянские хозяйства - в 10 раз больше, чем на капиталистические (по другим оценкам, для России в целом накануне Первой мировой войны доля крестьян по стоимости продукта в земледелии и животноводстве составила 92,6%). Значит, насаждавшиеся правительством фермы были менее эффективны.»
Вот это да! Крестьянские хозяйства производят больше – значит они эффективнее! А сколько в них занято людей? Сколько занимают земли и какого качества эта земля? Какое там поголовье продуктивного и рабочего скота? Каковы урожайность, продуктивность, доходность? Неужели таки все это без значения? Так и хочется достать учебник по экономике и задиктовать уважаемому автору: «Эффективность – отношение результата к затратам на его достижение».
К перечисленным факторам оценки эффективности можно еще добавить количество используемых удобрений и химикатов, оснащенность техникой, степень удовлетворения общественной потребности в сельскохозяйственных продуктах, степень стабильности производства, сохранение плодородия земли, прирост поголовья скота, поддержание естественного природного ландшафта и еще много чего. Однако, если ограничиться только данными об урожайности земельных угодий (без учета кадастровой оценки), то статистические данные за 1900 г. показывают, что урожайность на частновладельческих землях была выше урожайности крестьянских земель на 12 – 18%. «По мнению А. С. Ермолова, однако, разница показателей эффективности помещичьих и крестьянских хозяйств ещё выше – до 30 – 40%. Статистика даёт заниженные цифры из-за того, что “цифра сбора с частновладельческих земель... обнимает земли, как находящиеся в собственном хозяйстве владельцев (земли типа В), так и сдаваемые в аренду крестьянам (земли типа Б), и последние... значительно и понижают средний вывод, так как урожаи на арендных землях в общем всегда ниже не только по сравнению с первыми, но даже с надельными крестьянскими землями”»
/* Для справки. А.С.Ермолов - политический деятель и учёный-аграрник рубежа ХIХ – ХХ вв. Источник: Ю.В.Латов. «Экономика вне закона», ч.6. */
Все перечисленные мною факторы отражаются еще и в таком показателе эффективности сельскохозяйственного производства, как товарность, то есть доля реализуемой на рынке продукции в общем объеме производства данного хозяйства. Чем в большей степени хозяйство является товарным (если оставить в стороне фиктивную «товарность» мелких хозяйств, убедительно вскрытую автором), тем в большей степени хозяйство способно к расширенному воспроизводству, наращиванию капитала, мелиорации земли.
Известный советский статистик В.С. Немчинов рассчитал для 1909-1913 годов следующие данные (в процентах):
Валовый сбор хлебов | Потребление внутри деревни | Товарный хлеб | |
Середняки и бедняки | 50 | 42,6 | 7,4 |
Кулаки | 38 | 25 | 13 |
Помещики | 12 | 6,4 | 5,6 |
Итого | 100 | 74 | 26 |
Из приведенных данных видно, что самая высокая товарность (почти половина) хлеба оставалась в крупных помещичьих хозяйствах. В середняцких и кулацких хозяйствах, производивших 88 % зерна, основная его часть 67,6 % использовалась на внутридеревенское потребление, что значительно превышало его товарную часть. [И.Сталин. На хлебном фронте.].
К этому можно только добавить данные Чаянова, приведенные С.Г.Кара-Мурзой, о том, что товарность мелких хозяйств искусственно завышалась, чего нельзя сказать о крупных хозяйствах. Видно, что кулацкие и помещичьи хозяйства давали больше 70% товарного хлеба.
Да, разумеется, механизированное, агрономически культурное высокотоварное хозяйство не нуждается в том же количестве живого труда, что и мелкое крестьянское хозяйство. Укрупнение хозяйств неизбежно вытесняло крестьян в города. Но разве сохранение общинного землевладения представляло этому разумную альтенативу? Консервация старых порядков обещала жизнь впроголодь для всех, истощение земель, торможение капиталистического развития, срыв индустриализации страны, а в конечном счете – выпадение страны из числа великих держав. Со всеми вытекающими последствиями.
«Подойдем к понятию "прогрессивное земледелие" с другой стороны - не производственно-экономической, а социальной. Ведь сельское хозяйство - это не только производство, а и образ жизни. Для России конца XIX века - образ жизни 85% населения. Можно ли считать прогрессивным процесс в экономике, при котором жизнь подавляющего большинства народа ухудшается?»
Серьезный вопрос. Именно из-за его серьезности я и избегаю такого понятия, как «прогрессивность». Но можно ли считать доказанным ухудшение жизни в России на грани веков - во-первых, и связь этого гипотетического ухудшения с развитием капитализма – во-вторых? Вот какой аргумент (единственный) приводит автор:
«Вот что показали имитационные модели двух вариантов развития сельского хозяйства России - по схеме реформы Столыпина и по прежнему пути, через крестьянское землепользование и сохранение общины (результаты моделирования приводит В.Т.Рязанов). Без реформы социальная структура деревни в 1912 г. была бы такой: бедняки - 59,6, середняки - 31,8, зажиточные - 8,6%. Реально в ходе реформы соотношение стало 63,8:29,8:6,4. Заметный социальный регресс. Если бы столыпинская реформа продолжалась еще 10 лет, как и было предусмотрено, то социальная структура ухудшилась бы еще сильнее, до 66,2:28,1:5,5.»
Ссылок, конечно, нет, но вот что по сути непонятно: если даже модель адекватна, то с каким приростом производства и с какой динамикой городского и сельского населения связана ее возможная реализация? Какие объемы производства давали бы бедные, средние и зажиточные хозяйства? Стала бы Россия потреблять больше или меньше? Без ответов на эти вопросы приведенные цифры, увы, пустой звук.
«Россия, как говорил Менделеев, долго вынуждена была жить "бытом военного времени". Поэтому "прогрессивным" для нее могло считаться только то хозяйство, которое сохраняет свою дееспособность в чрезвычайных условиях.»
Тут как раз более применим термин «эффективность». Способность обеспечить требуемый результат при существенных потерях ресурсов (тягловой и рабочей силы).
«По всей России к 1915 г. посевная площадь крестьян под хлеба выросла на 20%, а в частновладельческих хозяйствах уменьшилась на 50%. В 1916 г. у частников вообще осталась лишь четверть тех посевов, что были до войны. В трудных условиях крестьянское хозяйство оказалось несравненно более жизнеспособным.»
Данные цифры весьма сомнительны уже хотя бы потому, что нельзя противопоставлять «крестьянские» и «частновладельческие» хозяйства. Столыпинская реформа к 1915 г. дала достаточно большое число крестьян-единоличников, не говоря уже о казачьих землях, землях крестьянских обществ и товариществ, и иных формах частного крестьянского землевладения. Понятно, что в частных хозяйствах посевные площади сократились. Наемные работники и арендаторы ушли в армию, оставшиеся успевали обрабатывать только свои наделы и помогать соседям. Кроме того, если автор приводит данные действительно «по всей России» - а далее мы увидим, что часто данные подаются С.Г.Кара-Мурзой весьма некорректно, - то надо учесть, что существенная доля частновладельческих хозяйств приходилась на Польшу, оккупированную в ходе войны. А кто давал товарный хлеб, кто кормил армию? Нет ответа.
Подведем промежуточные итоги. Автор поставил перед собою цель доказать, что общинное землепользование наиболее адекватно удовлетворяло потребности России, уверенно вступившей во второй половине XIX века на путь капиталистического развития. Поставленная цель, увы, не достигнута. Вместо конкретных цифр, доказывающих точку зрения автора, читателю предлагаются данные, допускающие по крайней мере неоднозначную интерпретацию. Попутно автор продемонстрировал принципиальное непонимание понятий «эффективность» вообще и «эффективность сельского хозяйства» в частности.