Таблицы 1-4 показывают, что распределение большей доли средств производства в группу "А" промышленности ускоряет темп роста несельскохозяйственного производства и потребления на душу населения. Результат этого примерно один и тот же и для коллективизированной экономики, и для экономики НЭПа. Однако озадачивает другая особенность этих таблиц. Обе показывают высокие уровни производства в 1939 году даже только при 5-ти процентной доле капиталовложений, направляемых в группу "А" промышленности. Графики для коллективизированной экономики предполагают, что фактическое несельскохозяйственное производство с 1928 по 1939 годы растет на 5,6% в год, в то время как при продолжении НЭПа рост был бы 5,4%. Загадка - почему рост был бы настолько высоким при столь низком уровне капиталовложений.
Рост был бы быстрым даже при низких капиталовложениях благодаря практике трудового найма на советских предприятиях.
Капиталистические фирмы, максимизирующие прибыль, нанимают рабочих, пока значение предельной производительности их труда не сравняется с заработной платой или не превысит ее. В начале 20-ых годов советские предприятия, вероятно, работали именно таким образом, но к концу 20-ых годов прибыль как цель предприятия сменилась на цель выпуска продукции. Условия либерального банковского кредитования - мягкие бюджетные ограничения - позволяли предприятиям для достижения более высокого выпуска продукции расширять персонал за пределы точки, в которой значение предельной производительности труда равнялась заработной плате.
В недавние годы мягкие бюджетные ограничения строго критиковались, как порождающие "раздувание штатов" и неэффективность советской промышленности. (Kornai 1992, pp. 140-8.) Эта критика, возможно, была уместной в 1980-ые годы для советской экономики с полной занятостью. Если рост новых, высокопроизводительных предприятий ограничивался неспособностью привлечь труд, то можно было бы ускорить экономический рост за счет извлечения труда из старых, менее эффективных предприятий, требуя, чтобы они покрывали свои затраты. Однако в 1930-ых годах в Советском Союзе не было экономики полной занятости. Структурная безработица в сельскохозяйственном секторе была очень большая и увеличивалась по мере механизации пахоты и уборки урожая. (Hoeffding, 1954, p. 66, Kahan 1959, p. 458.) При предельной производительности труда, равнявшейся в сельской местности нулю, суммарное производство могло быть увеличено созданием в промышленности рабочих мест для иначе незанятых работников. При таких обстоятельствах было бы неразумно в социальном плане вынуждать предприятия ограничивать наем персонала уровнем, на котором предельная производительность труда равнялась бы заработной плате. Производство могло быть расширено за счет ломки связи, которую капитализм налагает между заработной платой и предельной производительностью труда. Установленные предприятиям высокие задания по выпуску продукции и мягкие бюджетные ограничения сломали эту связь и послужили источником роста в Советском Союзе в 30-ые годы.
Сочетание напряженных заданий по выпуску и мягких бюджетов означало огромное расширение занятости и возрастание разницы между предельной производительностью труда и ставками заработной платы. В 1928 году реальная заработная плата составляла приблизительно 3200 рублей в год в ценах 1937 года [11], в то время как предельная производительность труда составляла 2750 рублей [12]. Предельная производительность быстро упала примерно до 1500 рублей в год и оставалась на этом уровне в течение 1930-ых годов, в то время как реальная заработная плата снизилась до 3000 рублей в год в 1937 году. В результате предельная производительность упала с 85% заработной платы в 1928 году до приблизительно 50% в 1930-ые годы .
Чтобы получить количественную оценку воздействия эффекта высоких заданий по выпуску продукции и мягких бюджетных ограничений на общее экономическое развитие, необходимо смоделировать развитие экономики на базе альтернативных представлений о поведении предприятия. Самая простая альтернатива - обычно используемая для рынка труда в развивающихся капиталистических странах модель Харриса-Тодаро. В этой модели предполагается, что городские предприниматели выплачивают высокую, экзогенную заработную плату. Они регулируют численность занятых так, чтобы предельная производительность труда равнялась их заработной плате. Миграция из деревни в город зависит от ожидаемой заработной платы, то есть от установленной заработной платы, умноженной на вероятность быть нанятым. Миграция продолжается до тех пор, пока рост безработицы в городе не снизит ожидаемую городскую заработную плату до сельской заработной платы.
Я включил структуру Харриса-Тодаро в свои расчеты, установив ставку заработной платы в 3 тысячи рублей в год в ценах 1937 года. (Можно было бы легко обосновать более высокое значение заработной платы [13], и оно породило бы еще более экстремальные результаты.) Суммарный доход в виде заработной платы в этом случае вычисляется как 3 тысячи рублей, умноженных на число фактически нанятых работников. Деление суммарного дохода в виде заработной платы на городское население дает ожидаемую заработную плату, которая сравнивается с потреблением на душу населения в деревне, и которая управляет миграцией.
Первым эффектом от введения рынка труда по Харрису-Тодаро является возникновение высокого уровня безработицы. В 1928 году городская безработица составляла приблизительно 10% трудовых ресурсов, и этот показатель за первую пятилетку упал до незначительного уровня. Однако в имитационных расчетах по Харрису-Тодаро в 30-ые годы безработица повышается и охватывает более чем четвертую часть несельскохозяйственных трудовых ресурсов.
В этих расчетах неявно подразумевается высокий уровень текучести рабочей силы, когда в городе каждый трудоспособный работает три четверти года и получает достаточно дохода, чтобы свести концы с концами лучше, чем в деревне. В действительности же, если бы в Советском Союзе существовал капиталистический рынок труда, вероятно, текучесть была бы меньше, и появился бы в какой-то форме неофициальный сектор, поддерживающий горожан, не занятых в современной промышленности.
Следовательно, мягкие бюджетные ограничения объясняют многие специфические особенности советской урбанизации. В отличие от капиталистических стран третьего мира, в СССР была небольшая безработица и не было никакого неофициального сектора. Вместо того чтобы поддерживать себя мелкой розничной торговлей, обычный советский горожанин был занят в передовой промышленности. Розничная торговля была "слаборазвита", а промышленность была "переукомплектована".
Инвестиционный бум с жесткими бюджетными ограничениями приводит к урбанизации в Латиноамериканском стиле.
Ускоряли или тормозили экономический рост мягкие бюджетные ограничения? Таблицы 1-4 показывают вычисляемые для 1939 года значения добавленной стоимости в несельскохозяйственном секторе, несельскохозяйственных основных фондов, ВВП и потребления на душу населения в рамках модели Харриса-Тодаро. Как для экономики коллективизации, так и для экономики НЭПа увеличение капиталовложений в тяжелую промышленность приводит к увеличению роста по всем показателям. Однако что касается расчетов для экономики по Харрису-Тодаро, то наиболее важным является более низкий уровень ее результативности по сравнению с двумя другими экономическими моделями. При любом значении e результативность намного хуже. Действительно, при e = 0,07 (когда инвестиционная стратегия просто воспроизводит структуру основных фондов накануне первой пятилетки), рост, в сущности, незначителен. Выпуск несельскохозяйственной продукции и основные фонды растут приблизительно на 2% в год, что означает меньше 1% в год в пересчете на душу населения. Даже при высокой норме инвестирования (e =0,16) экономика по Харрису-Тодаро порождает меньший прирост выпуска несельскохозяйственной продукции и основных фондов, чем экономика коллективизации или экономика НЭПа. Так как расчеты по Харрису-Тодаро предполагают столь же обнадеживающий рост выпуска сельхозпродукции, как и в модели НЭПа, экономика по Харрису-Тодаро работает несколько лучше по сравнению с коллективизированной экономикой, в случае если объемы ВВП и потребления являются оценочными показателями. Однако даже по этим меркам экономика НЭПа всегда выглядит лучше, чем экономика по Харрису-Тодаро. Таким образом, существенными для ускоряющегося роста в Советском Союзе в 1930-ые годы были высокие задания по выпуску продукции и мягкие бюджетные ограничения.
[11] Это число равняется 3000 рублям в год, разделенным на 0,93. Последнее число - моя оценка снижения реальной заработной платы (Allen (1997b)).
[12] В 1928 году не было равенства предельной производительности труда в отраслях группы "А" и группы "Б" промышленности. Число 2,735 тысяч рублей - средневзвешенная предельная производительность в этих двух секторах.
[13] Бергсон (1961, p. 422) сообщает, что средняя заработная плата в промышленности в 1937 году составляла 3,005 рублей за год согласно официальной и широко используемой статистике ЦУНХУ. Это низкая оценка, поскольку, во-первых, реальная заработная плата упала от 1928 к 1937 году, и во-вторых, она не включает некоторые доходы, связанные с оплатой труда, как обсуждено у Бергсона (Bergson (1947)).