Обвинение в утрате интеллектуальной совести, более того, в интеллектуальной подлости, бросает С.Г.Кара-Мурза своим идейным противникам. Можно было бы сказать – оппонентам, но наш «разоблачитель мифов» с самого начала построил линию поведения так, чтобы не допустить оппонирования. Используя лексику на грани площадной брани, он рассчитывает, что элементарное чувство брезгливости не позволит ошельмованным людям вступить с ним в спор. «Высокопоставленный лгун», «умолчание является сознательной и злонамеренной ложью», «чистая, агрессивная интеллектуальная подлость», «злонамеренная лживость», «хотел бы вытапливать из крестьян сало и даже на дрова не тратиться», «существо с патологическим сознанием», «экономист-людоед» - вот набор прямых эпитетов, примененных С.Г.Кара-Мурзой, не считая многочисленных косвенных выпадов.
Обстоятельства, в связи с которыми С.Г.Кара-Мурза применял эти эпитеты, уже частично нами разобраны. Напомню, например, что обвинения О.Лациса в «злонамеренной лживости» возникли потому, что наш «критик» не смог (или не захотел) разобраться, чем чистая продукция сельского хозяйства отличается от валовой. И даже специально опустил слово «валовая», когда ссылался на статистический справочник. Но понятно, что в данном случае для С.Г.Кара-Мурзы не имеет значения, достоверную ли информацию сообщал О.Лацис или нет, а если сообщал недостоверную – то по ошибке или злонамеренно, тем более что злонамеренность чаще всего практически недоказуема. Здесь ему достаточно было привести любой пример неочевидного утверждения противника. Изначальной же целью было привешивание ярлыка (name calling) – первый из семи основных приемов информационно-психологического воздействия, известных специалистам как «азбука пропаганды».[1]
Данный прием заключается в выборе оскорбительных эпитетов, метафор, названий, имен, так называемых «ярлыков», для обозначения человека, организации, идеи, любого социального явления. Эти «ярлыки» вызывают эмоционально негативное отношение окружающих, ассоциируются у них с низкими (бесчестными и социально неодобряемыми) поступками и, таким образом, используются для того, чтобы опорочить личность, высказываемые идеи и предложения, организацию, социальную группу или предмет обсуждения в глазах аудитории.
Второй прием - «Сияющие обобщения» или «блистательная неопределенность» - (glittering generality). Этот прием заключается в замене названия, обозначения определенного социального явления, идеи, организации, социальной группы или конкретного человека более общим родовым именем, которое имеет положительную эмоциональную окраску и вызывает доброжелательное отношение окружающих. Он основан на эксплуатации положительных чувств и эмоций людей к определенным понятиям и словам.
В рассматриваемой главе «блестящей неопределенностью» является понятие «крестьянство» взамен «колхозники и рабочие совхозов». Производные от него используются 97 раз, при этом иногда в довольно любопытных контекстах. Члены колхозов у автора – крестьяне. Работники совхозов, судя по всему, тоже крестьяне. А вот западные владельцы семейных хозяйств уже не крестьяне, они «фермеры». Отличие первых от вторых автор описывает самым туманным образом, вроде того, что крестьянин землю «любит», а фермер – «эксплуатирует». Оно носит скорее мистический, чем конкретно-экономический характер. Зато введение «сияющего обобщения» позволяет автору выставлять любые выступления «за фермеров» как выступления «против крестьян»: «Вместо того, чтобы поддержать кооперативы и на их основе увеличивать разнообразие аграрной системы, помогая подняться и семейным хозяйствам, и фермерам западного типа, наши реформаторы решили просто удушить сам тип крестьянского земледелия - хоть кооперированного, хоть семейного.»
Второе «сияющее обобщение» - понятие «колхоз». Автор полагает, что это понятие имеет у читателя положительную эмоциональную окраску, и поэтому слова «колхоз», «колхозный», «антиколхозный» встречаются у него в статье 181 раз, в то время как слово «совхоз» и производные от него – всего лишь 29 раз. Это совершенно несоразмерно ни количеству, ни роли совхозов в сельском хозяйстве СССР, но зато помогает затуманить вопрос об оценке характера социалистических сельскохозяйственных предприятий – были ли они крестьянскими кооперативами или хозяйствами, основанными на наемном труде.
Третий прием - Перенос» или «трансфер» (transfer). Суть данного приема состоит в искусном, ненавязчивом и незаметном для большинства людей распространении авторитета и престижа того, что ими ценится и уважается на то, что преподносит источник коммуникации. В рассматриваемой главе автором используется чаще негативный «трансфер» посредством побуждения к ассоциациям с явно отрицательными понятиями и социально неодобряемыми явлениями, событиями, действиями, фактами, людьми и т.д. Так, неоднократно в главе упоминается непопулярный политик А.Чубайс – хоть он и не имел никакого отношения к реформам в сельском хозяйстве.
Но и про позитивный трансфер автор не забывает. Так, рассмотрим следующий фрагмент:
«Деревня на своем горбу вытянула и индустриализацию, и войну, и послевоенное восстановление - а о ней сказали, что она камнем висит на шее государства. Дотации, дотации! Как могли горожане в это поверить? Ведь это ложь, самая низкая. Деревня у нас всегда, до самого последнего времени субсидировала город.
Причем ложь эта - не только о колхозах, а вообще о русском крестьянстве. И даже, если хотите, о Столыпине. Из него сделали какого-то попку, только и повторяли его фразу: "Нам нужна великая Россия". Вникнуть в его дело не пожелали. А ведь он прошел трудный путь - попытался разрушить общину и превратить крестьян в фермеров и рабочих. И сам понял, что это невозможно. Он проверил важнейший для нас вариант и даже заплатил за опыт своей жизнью, но разве мы все учли его урок? Нет, нам сумели привить в сознание "экономический идиотизм".»
Выдвигается тезис: «Деревня у нас всегда, до самого последнего времени субсидировала город». В отношении «самого последнего времени» этот тезис ложный и ничем не подтверждаемый. Но автор и не собирается его как-то обосновывать. Он неожиданно вспоминает П.А.Столыпина, приписывает ему утверждение, что невозможно разрушить общину и превратить крестьян в фермеров и рабочих (а что же тогда происходило в России в течение последних 100 лет?), отдает ему вежливый поклон («заплатил за опыт своей жизнью, но разве мы все учли его урок?») – и замолкает! Упоминание Столыпина в положительном контексте, таким образом, заменяет доказательство тезиса. Собственно, неясно даже, в чем состоит этот «урок», если во-первых, реальный Столыпин последовательно и настойчиво проводил линию на разрушение общины, и во-вторых, современные колхозы и совхозы к общине просто не имеют отношения. Здесь важно просто утвердить, что автор со Столыпиным правы, а противники автора – нет.
«Общество, проникнутое евроцентризмом, видит в крестьянстве главного своего врага. Подумать только: Льву Толстому, великому философу ненасилия, не дали Нобелевскую премию мира за то, что он был выразителем психологии крестьянства. А потом другая комиссия ему, самому крупному писателю того времени, отказала в Нобелевской премии по литературе - по этой же причине. Раз замолвил слово за крестьян - ты уже враг цивилизации!»
Еще один «положительный трансфер». Лев Толстой – наш! Он – за крестьян! А гнилая интеллигенция – против крестьян! А по каким мотивам в действительности не давали премий Льву Толстому? Можно ли сводить философию Толстого к выражению психологии крестьянства, как это сделал в свое время известный «левый» публицист В.И.Ульянов (Ленин) – да какое это имеет значение? Какое отношение Толстой вообще имеет к обсуждаемым проблемам? – явно никакого. Он появился только для того, чтобы помочь протащить без доказательства тезис, что общество, проникнутое евроцентризмом, видит в крестьянстве главного своего врага. Это затруднительно сделать после рассказов о многомиллиардных «бюджетных дотациях» фермерам в Европе и в США, о том, что Япония «субсидирует закупки риса только у своих крестьян по цене порой в 8 раз более высокой, чем на мировом рынке» – вот тут-то нам Толстой и пригодится! Тем более что ранее «сияющее обобщение» уже было сделано: колхозники – крестьяне, фермеры – не крестьяне.
Следующий прием манипулирования - «Ссылка на авторитеты», «свидетельства» или «свидетельствование» - (testimonial). Содержание этого приема заключается в приведении высказываний личностей, обладающих высоким авторитетом или же наоборот, таких, которые вызывают отрицательную реакцию у категории людей, на которых направляется манипулятивное воздействие. Используемые высказывания обычно содержат не аргументы, а оценочные суждения.
И с этим у автора все в порядке. Сначала в качестве негативных авторитетов используются А.Н.Яковлев и А.Адамович. Об их словах автор отзывается: «Смысла здесь не больше, чем в матерной ругани». Допустим, в процитированных оценочных утверждениях, взятых вне контекста, смысла немного. Не больше, чем, допустим, в утверждении С.Г.Кара-Мурзы: «наши реформаторы решили просто удушить сам тип крестьянского земледелия - хоть кооперированного, хоть семейного». Ну так, может быть, рассмотреть высказывания тех, кто разбирается в сельском хозяйстве получше, чем А.Адамович или Д.Балашов, проанализировать их аргументы? Нет, для анализа аргументов у автора явно, как говорится, «кишка тонка», он будет громить оценки и выводы, причем наиболее охотно те из них, которые к реальному стрежню борьбы идей отношения не имеют, находятся где-то далеко на обочине. Например, долго и с удовольствием будет С.Г.Кара-Мурза топтаться на опубликованных «Советской Россией» устных выступлениях покойного писателя Д.Балашова. Да, очень может быть, что в истории XX века Балашов разбирался хуже, чем в истории века XIV. Но ведь и указы Ельцину на подпись тоже не он готовил. А Кара-Мурзе пройтись бы заодно по «савраске», чтобы всякую чушь не перепечатывала. Нет, этих обижать нельзя, это «свои»! Вдруг завтра к ним за гонораром идти?
Следующий негативный авторитет – академик Аганбегян.
«В своей переведенной на все языки книге "Экономическая перестройка" академик А.Аганбегян пишет: "Результат (этого абсурда) - разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. CCCР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин". Дескать, совсем избаловались колхозники-нахлебники. И ведь прекрасно знает академик, что в 1988 г., когда писал он свой труд, на 1000 га пашни в СССР было 12 тракторов, в Польше 77, в Италии 144 и в Японии 476. Надо вдуматься в эту разницу, когда говорим об эффективности!»
У академика есть тезис: «если бы сельскохозяйственные предприятия покупали трактора за свои деньги и рационально использовали, сельскому хозяйству хватило бы в два или три раза меньше машин». Тезис несколько расплывчат, потому что не определено, для чего именно «хватило бы» меньшего количества тракторов. Можно предположить, например, что для поддержания тех же темпов роста машинно-тракторного парка. С.Г.Кара-Мурза этот тезис не опровергает, он предпочитает просто увести разговор в сторону. Во-первых, проводится негативный трансфер на А.Аганбегяна: «Дескать, совсем избаловались колхозники-нахлебники». Понятно, что данное утверждение академику не принадлежит, и что фраза совершенно бессодержательная. Таким же образом можно демагогически вывернуть наизнанку любое предложение по рационализации использования ресурсов, например: «Некоторые хотят более тщательно контролировать расходование химической лабораторией технического спирта. Дескать, совсем не просыхают химики-пропойцы». После негативного трансфера следует ответ на незаданный вопрос: оказывается, в Польше, Италии и Японии тракторов больше! Да, больше. Что из этого следует? Что в СССР на 100 га надо иметь тракторов столько же, сколько в Японии? Мягко говоря, сомнительно. Что покупка тракторов на свои деньги и повышение эффективности их использования не может сократить потребности сельского хозяйства в новой технике? Не следует никоим образом. Уж если бы автор действительно собрался опровергать академика – ему следовало бы хотя бы прикинуть потребность в суммарной мощности тракторов исходя из технологических карт сельскохозяйственных работ, спроектировать оптимальную структуру тракторного парка для конкретных условий СССР, сопоставить с имеющейся, запланировать средний срок службы трактора исходя из западных или лучших отечественных аналогов, и только после этого отвечать на вопрос, много тракторов производится в СССР или мало. Да, и еще не забыть при этом учесть, хватит ли у страны сил и средств всю эту тракторную колонну выпустить и содержать. Но для этого работать надо, разбираться, считать. Проще приписать Аганбегяну: «в сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 10 раз меньше, чем в ФРГ и в 7 раз меньше, чем в Польше – но академик уверял восторженную публику во всем мире, что нашим колхозникам хватило бы и в три раза меньше». Аганбегян говорит о выпуске тракторов – а Кара-Мурза ему приписывает утверждения о величине наличного тракторного парка. И достаточно. Враг разгромлен. Один негативный трансфер, один ответ, не имеющий отношения к вопросу, и одно передергивание.
О ссылке на «негативный авторитет» Лациса нам уже приходилось говорить, теперь пришло время положительных авторитетов. На очереди документ ООН, "Отчет по человеческому развитию. 1994". Только одна беда: в том отчете цифры о немыслимых дополнительных расходах на продукты питания, вызванных протекционистскими мерами, ничем не подтверждаются. Попросту говоря, дутые. А потом уже автором они употреблены в контексте, который подразумевает их двойной счет.
Еще один позитивный авторитет: американские историки Г.Хантер и Я.Штирмер. Если верить С.Г.Кара-Мурзе, то они путем экономико-математического моделирования исследовали вариант развития советского сельского хозяйства без коллективизации и доказали, что в таких условиях в стране был бы недостижим высокий экономический рост. (Кстати, «математическое моделирование» тоже своего рода авторитет для не шибко грамотных, звучит примерно как «компьютер сосчитал»). Но если вчитаться в самого же Кара-Мурзы изложение, то видно, что речь-то идет несколько о другом! Вот что он пишет: «при таком моделировании ученые исходят из нереального допущения, что СССР мог бы в эти годы не проводить индустриализацию, а продолжать НЭП».
Так о чем речь идет, об индустриализации или о коллективизации, с каких пор они стали тождественными понятиями? И почему индустриализация и НЭП стали антиподами, если курс на индустриализацию был взят именно в рамках НЭПа? И без моделирования понятно, что без механизации сельское хозяйство СССР в конце 1920-х годов было в тупике. Но коллективизация не являлась необходимым условием ни для индустриализации, ни для механизации сельского хозяйства. Изначально первый пятилетний план был рассчитан на индустриальный рост за счет собственных накоплений промышленности и не предусматривал массовой коллективизации, а только добровольную кооперацию. Принудительную коллективизацию вместе с концепцией «дани» с крестьянства Сталин и его клика использовали как способ вывернуться из экономического тупика, в который завела страну их же собственная политика свертывания НЭПа.
Есть и иные экономико-математические модели, которые моделируют ситуацию продолжения НЭПа и индустриализацию без коллективизации, с совершенно иными результатами. Например, модель Аллена, описание которой есть на этом сайте, показывает, что вклад фактора коллективизации в экономический рост 1930-х годов был ничтожен, а потери от нее – огромны.
Не вдаваясь в теоретические споры, просто заметим, что отождествление индустриализации и коллективизации, противопоставление индустриализации и НЭПа, попытки выставить «подорванный рынок» как объективный фактор, а не как следствие ошибочной экономической политики, нельзя назвать просто интеллектуальным неряшеством. Там, где ему это надо, автор неплохо владеет логикой. Здесь ему просто важно заблокировать все рассуждения о возможных альтернативных путях развития, поставить на них жирный крест – и для этого пригодны любые передергивания.
Показательно, что обсуждению модели Хантера и Штирмера предшествует обвинение А.Ципко в «интеллектуальной бессовестности» - за одно лишь утверждение, что «В годы нэпа, в условиях семейного производства на земле темпы прироста сельскохозяйственной продукции намного опережали те темпы, на какие оказались способны насильственно созданные колхозы». Но ведь так оно и было! Неужели Кара-Мурза ни разу не сопоставлял темпы роста сельского хозяйства в 20-е и в 30-е годы? Или главное все-таки было «навесить ярлык», задать тон последующему обсуждению?
Еще один авторский пассаж о ситуации конца 20-х годов: «Но ведь известны чрезвычайные условия, в которые попала страна: производство зерновых остановилось на уровне 1913 г.; промышленность еще не могла дать товаров для рыночного обмена, хлеб не пошел на рынок, товарность снизилась на 30% по сравнению с 1913 г. и возникла угроза голода.». Спрашивается: а что, в 1925/26 году промышленность давала больше товаров? Или производство зерновых было выше? Ничего подобного. А между тем в том году и хлеб пошел на рынок, и угрозы голода не было. Но ведь у автора задача не найти истинные причины «чрезвычайных условий», а показать их якобы фатальный характер, неустранимый традиционными способами.
Любимый позитивный авторитет автора – русский ученый крестьяновед А.В.Чаянов. Его он вспоминает всегда, к месту и не к месту.
«Эта гибкость связи рабочих рук с землей оптимизировала продуктивность всей системы вовлеченных в производство ресурсов. Поэтому крестьянский двор с опорой на общину в России был продуктивнее, чем фермер, ведущий на той же земле капиталистическое хозяйство. А.В.Чаянов писал: "Несмотря на кажущуюся парадоксальность, мы смеем даже утверждать, что крестьянское хозяйство будет готово платить за землю тем больше, чем ее у него меньше и чем оно беднее. Исследования проф. В.А.Косинским динамики земельных и арендных цен в России... свидетельствуют о том, что цены, которые малоземельные крестьянские хозяйства платят за землю, значительно превышают капиталистическую абсолютную ренту".»
Интеллектуальный подлог номер один: колхозное хозяйство не является хозяйством, состоящим из «крестьянских дворов с опорой на общину». Колхоз – государственное хозяйство, отрицающее и двор, и общину, оставляющее на месте двора «подворье», «подсобное хозяйство» откуда колхознику дозволяется кормить себя в свободное от социалистического строительства время.
Интеллектуальный подлог номер два: игнорируется кабальный характер арендных ставок, возникающих в условиях крестьянской бедности и малоземелья. Вот что пишет Чаянов: «в перенаселенных районах крестьянское хозяйство для покрытия своего внутреннего равновесия принуждено форсировать уровень интенсификации своего хозяйства значительно выше оптимального, и там, где оплата единицы труда в обычных отраслях крестьянского хозяйства стоит ниже заработных плат капиталистического хозяйства, там крестьянское хозяйство почтет для себя выгодным уплатить арендную плату значительно более высокую, чем капиталистическая рента, и тем оставить себе оплату труда более низкую, чем заработная плата капиталистических хозяйств». [Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство: Избранные труды. М. 1989, С. 406] И вот эту-то, словами крестьяноведов, «голодную аренду», непомерную интенсификацию труда С.Г.Кара-Мурза пытается выдать за «оптимизацию продуктивности ресурсов»! И кто после этого «хотел бы вытапливать из крестьян сало и даже на дрова не тратиться»?
И тут же, кстати, еще один выверт:
«Еще важнее, что в общине и в колхозе возникал, по сравнению с капиталистической фермой, особый образ жизни. Такой, при котором не было места мальтузианству, "запрету на жизнь" для бедных. Они не боялись иметь детей, ибо те, подрастая, получали доступ к земле.»
Дети колхозников, подрастая, получали не доступ к земле – они получали феодальную обязанность трудиться на ней. Миллионы крестьянских матерей знали, что нет в стране доли беспросветнее, чем доля колхозника – и рожали детей в надежде, что те получат образование и сумеют перебраться в город. Отток молодежи из села всеми признавался за серьезную социальную проблему, и только С.Г.Кара-Мурза предпочитает ничего не замечать через толстые красно-розовые очки.
Следующий манипулятивный прием: «Игра в простонародность» (plain folks). Не без этого, как же. «Я, «нищий м.н.с.», в 70-е годы покупал, постояв полчаса в очереди, мешок арбузов. Клал их в багажник, и сын за арбузом то и дело бегал. А в отпуск, перебравшись на Украину, я покупал вишню и абрикосы ведрами, другой меры не знали. Профессор университета в солнечной Испании покупает домой, порадовать детей, ломоть арбуза - зато ему обтягивают этот ломоть красивой тонкой пленкой, и он его кладет в свой шикарный портфель.»
Пролетарии всех стран, не прибедняйтесь! Откуда у «нищего м.н.с.» автомобиль? Кто в СССР мог покупать вишню и абрикосы ведрами, кроме жителей южных областей, и не говорит ли это просто о хроническом неумении заготовить, отвезти и продать фрукты жителям северных регионов? И наконец, где было выше потребление фруктов – в СССР или в Испании? Ответ на последний вопрос очень простой.
Таблица 6.1. Потребление фруктов в СССР и в Испании в 1986-1990гг., кг/чел.
| Фрукты всего | Цитрусовые | Яблоки | Виноград | Бананы | Ананасы | |
| СССР | 44 | 2,3 | 19,3 | 10,9 | 0,1 | 0,0 |
| Испания | 111 | 45,7 | 17,1 | 8,1 | 9,4 | 1,1 |
Источник: FAO
Комментарии, наверное, излишни. Но эти цифры - сухая статистика, а обтянутый пленкой кусок арбуза в шикарном портфеле – образ, он должен остаться в памяти читателя.
«Наши девчата на стройке, задрав голову, выпивали бутылку ряженки. А европеец ложечкой ест свои 100 г. йогурта - но зато какой стаканчик из пластика!»
И мы пахали… Девушка на стройке, выпивающая бутылку ряженки задрав голову, так что высоко поднимается молодая грудь – вот это образ, хоть на обложку! И как проигрывает ему образ европейца, ковыряющегося ложечкой в пластиковом стаканчике йогурта! Однако в 1986-1990 гг. потребление и переработка на пищевые цели цельного молока в СССР составили 282 кг/чел, в 12 странах ЕЭС – 305 кг/чел. [Источник: FAO] Если просто сравнить цифры подушевого потребления молока, да еще с учетом потерь, то получится примерно одинаковый уровень, у европейца даже повыше, но насколько же «наш» образ питания у С.Г.Кара-Мурзы привлекательнее «европейского»! Какой специалист по рекламе пропадает!
Шестой классический прием манипулирования: «перетасовка» или «подтасовка карт (card stacking). Содержание данного приема заключается в отборе и тенденциозном поднесении только положительных или только отрицательных фактов и доводов при одновременном замалчивании противоположных. Ну, тут у С.Г.Кара-Мурзы усердия хоть отбавляй! Об этом я много написал в предыдущих частях анализа.
И наконец, последний, седьмой прием информационно-психологического воздействия называется «Общий вагон», «общая платформа» или «фургон с оркестром» (band wagon). При использовании данного приема осуществляется подбор суждений, высказываний, фраз, требующих единообразия в поведении, создающих впечатление, будто так делают все. Сообщение, например, может начинаться словами: «Все нормальные люди понимают, что...» или «ни один здравомыслящий человек не станет возражать, что...» и т.п. Аппеляция ко «всем» учитывает, что люди, как правило, верят в побеждающую силу и правильность мнения большинства и поэтому, естественно, хотят быть с теми, кто его составляет. Происходит некритическое принятие излагаемых в сообщении оценок, точек зрения.
Естественно, наш автор не упускает такую возможность:
«А если уж сравнивать с Западом, то всем нам надо было прежде всего поклониться нашим колхозам и совхозам - по эффективности фермеры им в подметки не годились.»
«Всем прекрасно известно, что приусадебное хозяйство специализировалось прежде всего и почти исключительно на картофеле.»
«Наконец, стоит всем задуматься, как вообще могли принять наши граждане именно США за образец в сельском хозяйстве?»
«Скажем честно, мы всего этого не понимали в советское время, все эти слова нам казались скучной пропагандой.»
Все описанные выше манипулятивные приемы, использованные С.Г.Кара-Мурзой, позволяют сделать вывод о характере используемых им способов убеждения читателей. Ни в коем случае не хотел бы возвращать автору обвинение в «интеллектуальной подлости» - не тот масштаб обмана. Мы имеем дело просто со стремлением помаленьку заработать очки, воспользовавшись собственной ловкостью рук и неискушенностью читателя. Я бы назвал это интеллектуальным шулерством.
[1] Классификация приемов информационно-психологического воздействия и их характеристики приводятся по книге: Грачев Г.В., Мельник И.К. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. - М., 1999.